Авторы 1 и 2, спасибо, вдохновили. Заказчик, простите - явного насилия тут нет, но и флаффа нет тоже. И вообще все очень грустно. И АУ.
Я мальчик-картинка, мальчик-с-обложки. У меня длинные рыжие волосы ("Лесной каштан", эмигрантка Лилечка не берет денег, красит за ворох клубных флаеров дважды в месяц), синие глаза (как кобальт или, там, раствор купороса; линзы ношу двухнедельные - те, в которых можно спать, потому что клиентам вряд ли понравилось бы мое "извините, сейчас глаза на полку положу"), стройные ноги (правда, икры стоило бы подкачать), аккуратные твердые бицепсы... хрен тоже ничего, но моя задница ценится выше.
...Я стою очень дорого, но ему обошелся всего в пачку сигарет…
Я натягиваю гребаный неудобный корсет, расправляю гребаную неудобную юбку, проверяю гребаные неудобные подвязки, поддергиваю гребаные неудобные съехавшие чулки. Тщательно расчесываю волосы, прикалываю к ним гребаную неудобную фату. Провожу по лицу губкой, накладывая тон. Аккуратно подрисовываю брови, наношу немного теней на веки, потом два слоя туши - и подводка. Губы мажу вульгарной ярко-алой помадой - ему нравится размазывать ее в жестком поцелуе, нравится, когда кровь из прокушенной губы мешается с жирной краской. Провожу кистью по скулам, имитируя смущенный девичий румянец. Я влезаю в гребаные неудобные туфли на каблуках и чуть не вскрикиваю от острой боли - лопнула мозоль. Мне становится так жалко себя... я бы заплакал, если бы не тщательно сделанный макияж. Все это так унизительно.
...Я делаю это, потому что иначе он убьет меня. Он знает, где я живу и работаю. Я не успею скрыться…
Раздается звонок мобильного. Морщусь, увидев номер на дисплее. Его номер. Откидываю крышку, слушаю его "Я выезжаю", киваю, потом соображаю, что он меня не видит и выдавливаю из себя: "Да, я жду".
...Мы познакомились в ту ночь, когда Марк выкинул меня из своего дома, хорошенько наподдав под зад напоследок. У него остались моя зубная щетка, полотенце, серебряный браслет и сигареты. Я шел по улице (не было ни гроша на такси, Марк не церемонился, спасибо, я хоть джинсы успел натянуть), в черных витринах бликовали фонари, мимо проносились машины... я шел и думал, какой же сукой оказался Марк и как же хочется курить. За косяк бы я убил. За сигарету пришлось отсосать. Фонарь светил ярко, он стоял прямо под ним, в круге света, так что я заметил его издалека. Помню, еще удивился длинному плащу в такую теплую ночь. Я собирался пройти мимо, но он окликнул меня. Спросил, сколько беру за раз. Голос был хриплым и немного задыхающимся, словно он только пробежал стометровку. Где-то вдалеке взвыла полицейская сирена. Я подошел и заглянул ему в лицо. Вообще-то, я не люблю азиатов - они неприятные, мелкие и юркие, словно крысы, а один китаец однажды обобрал мою квартиру дочиста. Но этот был... интересный. Кроваво-красные (цвета алой киновари) пряди обрамляли строгое бледное лицо. Тень от ресниц скрадывала выражение глаз - я разглядел только, что они очень ярко блестят. Левая щека была поцарапана или порезана чем-то, и на коже застыли капельки крови. Чудесная гармония цветов. У меня были пустые карманы и разбитое сердце - я не хотел брать с него денег. Он пообещал, что купит мне курить. Потом. И толкнул к стене. Вывернувшись из-под его руки, я опустился на колени, раздернул полы плаща (что-то тяжелое ударило по руке - у него на поясе висел странный футляр, сначала я подумал на чертежный тубус, а потом решил, что это больше похоже на меч или еще что-нибудь в этом роде), расстегнул ширинку и взял у него в рот. Он вцепился мне в волосы и тихо постанывал, а сирены выли все ближе и ближе, пока совсем не заглушили его стоны. Я краем глаза заметил мелькание мигалки и понял, что мимо проехала патрульная машина. Когда он кончил, я поднялся на ноги, утерся платком и слизал у него с лица засохшую кровь. Он провел рукой по моим волосам, потом еще раз и еще, сказал, какие они мягкие; взгляд у него был отсутствующим. Мы дошли до круглосуточного магазина, и он купил мне сигарет. Спросил, откуда я родом. "Из Германии, - ответил я, - но столько лет отираюсь в этом тумане, что сойду за чистокровного британца". Он спрашивал еще, я отвечал, а сам смолил одну за одной, пока не запершило в ссаженном горле и не начало раздирать в груди. Потом я позвал его в клуб, где обычно тусовался, он сказал, что придет, и мы разошлись. На улице начало светать, я сел в первый же автобус и поехал домой, где первым делом выкинул диск с последним альбомом Марка…
Под окнами раздается гудок - это он так предупреждает о своем появлении. Я высовываюсь наружу по пояс и машу рукой. Я делаю так специально - пусть все видят, пусть ему станет неудобно. Интересно, а таксист знает, для чего он привез своего пассажира в этот дом? Я надуваю свои накрашенные губы и посылаю улице внизу воздушный поцелуй. Но мой гость непрошибаем.
...Мой азиат совершенно сумасшедший. После той ночи я видел его еще пару раз в клубе. Он подходил, здоровался, увлекал в туалет, закрывался со мной в кабинке, разворачивал к стене - и вколачивал в кафель, шепча в загривок какое-то странное слово. На второй раз я разобрал, что это искаженный японским выговором немецкий. Кажется, он приговаривал: "Schuldig". "Ты кое-кого мне напоминаешь, - сказал он на третий раз, - это единственная причина". В следующий раз он встретил меня на выходе из дома и увязался провожать. У меня в тот день как раз вышли контры с одним громилой - Харвом - и я опасался, что он может подослать своих дружков. Ничего смертельного, конечно, но залечивать потом трещины в ребрах и мазать разодранное очко мне не очень хотелось. И я как в воду глядел – парни Харва прицепились в первом же переулке. И тогда случилось страшное. Вместо того, чтобы хвататься за меня и драпать оттуда как можно дальше, мой азиат выудил из-под полы (на нем снова был тот плащ - стильный, но жутко непрактичный на мой взгляд) свой футляр, мелькнула сталь - раз-два-три, просто несколько вжиков в разные стороны - а когда я опомнился, на мостовой уже лежало три разрубленных тела. Весь асфальт был в крови, и у него на щеке снова, как в нашу первую встречу, застыла алая полоска. Я замер и хлопал глазами, а он уже убрал свой меч обратно и стоял недвижимый, только сережка в ухе покачивалась. И взгляд у него был - бешеный. "Ты как?” - спросил он, а я разобрал те же интонации, что и тогда, под фонарем - и голос был хриплый и немного задыхающийся, только теперь-то я знал, что дело не в стометровке. Я кивнул, мол, нормально. Я боялся, что он сейчас подойдет и отымеет меня прямо среди разваленных трупов. Или прирежет, чтобы молчал. Но он только мазнул губами по губам и ушел. "Я, - сказал, - сегодня тороплюсь. Извини". И я понял, что пора с ним завязывать…
Стук раздается, когда я уже в коридоре. Я открываю дверь - и он набрасывается на меня прямо с порога. Задирает подол, путается в оборках, рвет пышное кружево. Я закидываю ногу ему на бедро, прижимаюсь ближе, чтобы почувствовать чужое возбуждение - обычно это помогает завестись самому. Он шарит руками по моему телу, обхватывает правой член, левая дергает подвязку. Я подаюсь вперед и жду, когда он вопьется мне в губы поцелуем-укусом. Секс с ним уже давно не приносит мне того удовольствия, что было прежде. Трахаешься - и словно чувствуешь, как шею холодит лезвие его меча.
...Я не знал, что это будет так. После той его разборки с парнями Харва мы встретились еще пару раз - оба молчали о случившемся, зато я отрабатывал за двоих, ну, вроде как отблагодарить. А потом решил, что все, довольно, и сказал ему, что нам стоит разойтись. Я не ожидал, что он набросится на меня. Совсем не ожидал. Потом он пришел в больницу, принес очень красивый букет, извинялся - немногословно и путано. А в конце беседы дал понять, что знает, где я живу и что дергаться мне не стоит. Так я и попал…
Сегодня я решаю изменить привычный порядок и после секса встаю с кровати и иду к бару за выпивкой. Он соглашается составить мне компанию. Лежит, потягивая виски, и, кажется, совсем не торопится. Это значит, что сегодня он не пойдет убивать. Он никогда не рассказывал мне об этом (я даже имени-то его не знаю), но я решил, что он киллер. Здорово, да? Киллер, потрахивающий на досуге сладеньких мальчиков в свадебных платьях. Свадебное платье - это его любимая фантазия, уж не знаю, почему. Забавно, но именно сейчас он начал платить мне за встречи, именно на эти деньги я и покупаю все эти невообразимые наряды и косметику. Он заводится с пол-оборота, стоит мне только выставить из под белой юбки затянутую в чулок ногу. Больше всего он любит, когда я скрываю лицо за белой вуалью. В такие минуты мне кажется, что он трахает кого-то другого. Выпивка здорово расслабляет, и я решаюсь спросить его об этой странной фантазии. И он вдруг соглашается ответить. "Это была наша любимая игра, - рассказывает он. - Мы тогда были в бегах, и, конечно, ничего такого в реальности не вытворяли. Мы и спали-то поочередно. Но, когда я засыпал, прижавшись к нему, он приходил ко мне во сне. Последний раз он был в свадебном платье, было смешно, и мы смеялись ночью и еще на утро. Мне и сейчас кажется - вот-вот я проснусь, а он спросит, как мне понравилась игра... его идея на этот раз. Но, наверное, я не проснусь и все по правде. У них длинные руки, дотянулись за ним, чертовы…". Он говорит еще что-то, неразборчиво, похоже на «эстет» или «эсцет». Я ничего не понимаю. О чем он говорит? Во сне? Мой азиат совсем-совсем спятил. Мне становится грустно, и страшно, и я снова чувствую это ледяное лезвие где-то рядом со своей шеей. А он продолжает, смотрит куда-то в сторону, словно обращаясь не ко мне: "Если это и правда твоя новая игра, то она мне совсем-совсем не нравится". Я решаюсь задать всего один вопрос: "Как его звали?". И мой сумасшедший азиат снова произносит это искаженное японским выговором немецкое слово: "Schuldig". Я думаю - в чем я провинился?
-
-
07.11.2007 в 09:45Второй автор.
-
-
12.02.2008 в 02:53Я мальчик-картинка, мальчик-с-обложки. У меня длинные рыжие волосы ("Лесной каштан", эмигрантка Лилечка не берет денег, красит за ворох клубных флаеров дважды в месяц), синие глаза (как кобальт или, там, раствор купороса; линзы ношу двухнедельные - те, в которых можно спать, потому что клиентам вряд ли понравилось бы мое "извините, сейчас глаза на полку положу"), стройные ноги (правда, икры стоило бы подкачать), аккуратные твердые бицепсы... хрен тоже ничего, но моя задница ценится выше.
...Я стою очень дорого, но ему обошелся всего в пачку сигарет…
Я натягиваю гребаный неудобный корсет, расправляю гребаную неудобную юбку, проверяю гребаные неудобные подвязки, поддергиваю гребаные неудобные съехавшие чулки. Тщательно расчесываю волосы, прикалываю к ним гребаную неудобную фату. Провожу по лицу губкой, накладывая тон. Аккуратно подрисовываю брови, наношу немного теней на веки, потом два слоя туши - и подводка. Губы мажу вульгарной ярко-алой помадой - ему нравится размазывать ее в жестком поцелуе, нравится, когда кровь из прокушенной губы мешается с жирной краской. Провожу кистью по скулам, имитируя смущенный девичий румянец.
Я влезаю в гребаные неудобные туфли на каблуках и чуть не вскрикиваю от острой боли - лопнула мозоль. Мне становится так жалко себя... я бы заплакал, если бы не тщательно сделанный макияж. Все это так унизительно.
...Я делаю это, потому что иначе он убьет меня. Он знает, где я живу и работаю. Я не успею скрыться…
Раздается звонок мобильного. Морщусь, увидев номер на дисплее. Его номер. Откидываю крышку, слушаю его "Я выезжаю", киваю, потом соображаю, что он меня не видит и выдавливаю из себя: "Да, я жду".
...Мы познакомились в ту ночь, когда Марк выкинул меня из своего дома, хорошенько наподдав под зад напоследок. У него остались моя зубная щетка, полотенце, серебряный браслет и сигареты. Я шел по улице (не было ни гроша на такси, Марк не церемонился, спасибо, я хоть джинсы успел натянуть), в черных витринах бликовали фонари, мимо проносились машины... я шел и думал, какой же сукой оказался Марк и как же хочется курить. За косяк бы я убил. За сигарету пришлось отсосать.
Фонарь светил ярко, он стоял прямо под ним, в круге света, так что я заметил его издалека. Помню, еще удивился длинному плащу в такую теплую ночь. Я собирался пройти мимо, но он окликнул меня. Спросил, сколько беру за раз. Голос был хриплым и немного задыхающимся, словно он только пробежал стометровку. Где-то вдалеке взвыла полицейская сирена. Я подошел и заглянул ему в лицо. Вообще-то, я не люблю азиатов - они неприятные, мелкие и юркие, словно крысы, а один китаец однажды обобрал мою квартиру дочиста. Но этот был... интересный. Кроваво-красные (цвета алой киновари) пряди обрамляли строгое бледное лицо. Тень от ресниц скрадывала выражение глаз - я разглядел только, что они очень ярко блестят. Левая щека была поцарапана или порезана чем-то, и на коже застыли капельки крови. Чудесная гармония цветов. У меня были пустые карманы и разбитое сердце - я не хотел брать с него денег. Он пообещал, что купит мне курить. Потом. И толкнул к стене. Вывернувшись из-под его руки, я опустился на колени, раздернул полы плаща (что-то тяжелое ударило по руке - у него на поясе висел странный футляр, сначала я подумал на чертежный тубус, а потом решил, что это больше похоже на меч или еще что-нибудь в этом роде), расстегнул ширинку и взял у него в рот. Он вцепился мне в волосы и тихо постанывал, а сирены выли все ближе и ближе, пока совсем не заглушили его стоны. Я краем глаза заметил мелькание мигалки и понял, что мимо проехала патрульная машина. Когда он кончил, я поднялся на ноги, утерся платком и слизал у него с лица засохшую кровь. Он провел рукой по моим волосам, потом еще раз и еще, сказал, какие они мягкие; взгляд у него был отсутствующим. Мы дошли до круглосуточного магазина, и он купил мне сигарет. Спросил, откуда я родом. "Из Германии, - ответил я, - но столько лет отираюсь в этом тумане, что сойду за чистокровного британца". Он спрашивал еще, я отвечал, а сам смолил одну за одной, пока не запершило в ссаженном горле и не начало раздирать в груди. Потом я позвал его в клуб, где обычно тусовался, он сказал, что придет, и мы разошлись. На улице начало светать, я сел в первый же автобус и поехал домой, где первым делом выкинул диск с последним альбомом Марка…
Под окнами раздается гудок - это он так предупреждает о своем появлении. Я высовываюсь наружу по пояс и машу рукой. Я делаю так специально - пусть все видят, пусть ему станет неудобно. Интересно, а таксист знает, для чего он привез своего пассажира в этот дом? Я надуваю свои накрашенные губы и посылаю улице внизу воздушный поцелуй. Но мой гость непрошибаем.
...Мой азиат совершенно сумасшедший. После той ночи я видел его еще пару раз в клубе. Он подходил, здоровался, увлекал в туалет, закрывался со мной в кабинке, разворачивал к стене - и вколачивал в кафель, шепча в загривок какое-то странное слово. На второй раз я разобрал, что это искаженный японским выговором немецкий. Кажется, он приговаривал: "Schuldig". "Ты кое-кого мне напоминаешь, - сказал он на третий раз, - это единственная причина". В следующий раз он встретил меня на выходе из дома и увязался провожать. У меня в тот день как раз вышли контры с одним громилой - Харвом - и я опасался, что он может подослать своих дружков. Ничего смертельного, конечно, но залечивать потом трещины в ребрах и мазать разодранное очко мне не очень хотелось. И я как в воду глядел – парни Харва прицепились в первом же переулке. И тогда случилось страшное. Вместо того, чтобы хвататься за меня и драпать оттуда как можно дальше, мой азиат выудил из-под полы (на нем снова был тот плащ - стильный, но жутко непрактичный на мой взгляд) свой футляр, мелькнула сталь - раз-два-три, просто несколько вжиков в разные стороны - а когда я опомнился, на мостовой уже лежало три разрубленных тела. Весь асфальт был в крови, и у него на щеке снова, как в нашу первую встречу, застыла алая полоска. Я замер и хлопал глазами, а он уже убрал свой меч обратно и стоял недвижимый, только сережка в ухе покачивалась. И взгляд у него был - бешеный. "Ты как?” - спросил он, а я разобрал те же интонации, что и тогда, под фонарем - и голос был хриплый и немного задыхающийся, только теперь-то я знал, что дело не в стометровке. Я кивнул, мол, нормально. Я боялся, что он сейчас подойдет и отымеет меня прямо среди разваленных трупов. Или прирежет, чтобы молчал. Но он только мазнул губами по губам и ушел. "Я, - сказал, - сегодня тороплюсь. Извини". И я понял, что пора с ним завязывать…
Стук раздается, когда я уже в коридоре. Я открываю дверь - и он набрасывается на меня прямо с порога. Задирает подол, путается в оборках, рвет пышное кружево. Я закидываю ногу ему на бедро, прижимаюсь ближе, чтобы почувствовать чужое возбуждение - обычно это помогает завестись самому. Он шарит руками по моему телу, обхватывает правой член, левая дергает подвязку. Я подаюсь вперед и жду, когда он вопьется мне в губы поцелуем-укусом. Секс с ним уже давно не приносит мне того удовольствия, что было прежде. Трахаешься - и словно чувствуешь, как шею холодит лезвие его меча.
...Я не знал, что это будет так. После той его разборки с парнями Харва мы встретились еще пару раз - оба молчали о случившемся, зато я отрабатывал за двоих, ну, вроде как отблагодарить. А потом решил, что все, довольно, и сказал ему, что нам стоит разойтись. Я не ожидал, что он набросится на меня. Совсем не ожидал. Потом он пришел в больницу, принес очень красивый букет, извинялся - немногословно и путано. А в конце беседы дал понять, что знает, где я живу и что дергаться мне не стоит. Так я и попал…
Сегодня я решаю изменить привычный порядок и после секса встаю с кровати и иду к бару за выпивкой. Он соглашается составить мне компанию. Лежит, потягивая виски, и, кажется, совсем не торопится. Это значит, что сегодня он не пойдет убивать. Он никогда не рассказывал мне об этом (я даже имени-то его не знаю), но я решил, что он киллер. Здорово, да? Киллер, потрахивающий на досуге сладеньких мальчиков в свадебных платьях. Свадебное платье - это его любимая фантазия, уж не знаю, почему. Забавно, но именно сейчас он начал платить мне за встречи, именно на эти деньги я и покупаю все эти невообразимые наряды и косметику. Он заводится с пол-оборота, стоит мне только выставить из под белой юбки затянутую в чулок ногу. Больше всего он любит, когда я скрываю лицо за белой вуалью. В такие минуты мне кажется, что он трахает кого-то другого. Выпивка здорово расслабляет, и я решаюсь спросить его об этой странной фантазии. И он вдруг соглашается ответить. "Это была наша любимая игра, - рассказывает он. - Мы тогда были в бегах, и, конечно, ничего такого в реальности не вытворяли. Мы и спали-то поочередно. Но, когда я засыпал, прижавшись к нему, он приходил ко мне во сне. Последний раз он был в свадебном платье, было смешно, и мы смеялись ночью и еще на утро. Мне и сейчас кажется - вот-вот я проснусь, а он спросит, как мне понравилась игра... его идея на этот раз. Но, наверное, я не проснусь и все по правде. У них длинные руки, дотянулись за ним, чертовы…". Он говорит еще что-то, неразборчиво, похоже на «эстет» или «эсцет». Я ничего не понимаю. О чем он говорит? Во сне? Мой азиат совсем-совсем спятил. Мне становится грустно, и страшно, и я снова чувствую это ледяное лезвие где-то рядом со своей шеей. А он продолжает, смотрит куда-то в сторону, словно обращаясь не ко мне: "Если это и правда твоя новая игра, то она мне совсем-совсем не нравится".
Я решаюсь задать всего один вопрос: "Как его звали?". И мой сумасшедший азиат снова произносит это искаженное японским выговором немецкое слово: "Schuldig".
Я думаю - в чем я провинился?
-
-
14.02.2008 в 00:36пачимута ниполучаетца отправить пост анонимно
-
-
14.02.2008 в 00:40анонимный доступ к сообществу закрыт, вот и не получается.
почитайте правила или обсуждения в недавних оргпостах.
-
-
14.02.2008 в 00:50Спасибо.
Автор 3
-
-
12.01.2009 в 02:59- автор, спасибо. Очень понравилось интересной идеей. И настроением.
-
-
21.02.2009 в 09:56-
-
22.02.2009 в 21:55Спасибо! Рада, что вам пришлось по душе
Автор 3.